И хотя, на взгляд ESG World, «хайп» вокруг этой темы несколько излишний, поскольку 2028 год в проекте увязан, скорее, с планируемым окончанием Сахалинского эксперимента (в чём новости, собственно, нет), хочется осмыслить этот сюжет в долгосрочной перспективе.
Как ни крути, значительная часть мира идёт по пути углеродного регулирования, и России тут хочешь не хочешь придётся соответствовать. В этой связи мы решили опросить участников отечественного ESG-сообщества, задав всего один вопрос: «Нужен ли России углеродный налог / плата за углерод в том или ином виде?».
Начнём.
Начальник департамента устойчивого развития Аналитического центра ТЭК (АЦ ТЭК, @actekactek) Андрей Комендант:
Мне кажется, вопрос, нужен ли в России углеродный налог, необходимо переформатировать: а КАКОЙ углеродный налог нужен России?
Иначе зачем государство создает всю систему углеродного регулирования и проводит эксперимент на Сахалине, если у нас не будет мер по стимулированию этой отрасли?
Сейчас самое главное – понять и разобраться, в какой форме этот налог будет существовать, какие нужно предпринять предварительные шаги, чтобы выстроить стройную и понятную систему регулирования взаимоотношений бизнеса и государства в области парниковых газов, чтобы данная нагрузка не легла неподъёмным бременем на бизнес и промышленность и не увеличила стоимость продуктов и товаров.
Результаты первого года апробации процедуры отчётности в области выбросов ПГ показывают, что компаниям ещё предстоит много работы по наращиванию компетенций по расчёту выбросов, так как пока предварительная оценка этих данных показала, что есть проблема в подходах к выполнению самой процедуры.
Добровольное и обязательное ценообразование на CO₂ имеет широкое распространение в мире, и мы прекрасно понимаем, что это инструмент стимулирования промышленных предприятий и энергетического сектора не только в декарбонизации, но и в научных исследованиях в смежных областях.
Также мы часто говорим, что на данный момент в России отсутствует рынок торговли углеродными единицами, и в этом плане мы прекрасно понимаем, что введение углеродного налога практически автоматически создаст сам рынок и спрос на нём.
Резюмируя. Я, наверное, поддержу мнение тех коллег, которые считают, что данный процесс должен быть планомерным, согласованным, выверенным, чтобы иметь возможность не только внутри страны, но и на международной арене создавать за счёт собственной системы углеродного регулирования конкурентные преимущества для российских экспортных товаров.
А для этого нужно учитывать опыт наших партнёров и совместно создавать альтернативные подходы к борьбе с изменением климата
Лена Солдатова, аналитик, автор канала Green Ferrum:
Чтобы ответить на вопрос «нужен ли углеродный налог в России?», нужно чётко понимать, как будет реализована система установки квот на выбросы.
Пока подробностей практически нет, можно рассмотреть пример европейской системы ETS, которая действует уже с 2005 года, и пример Сахалинского эксперимента в России.
В ЕС в 2022 году общий объем выбросов промышленных объектов, регулируемых системой ETS, составил 1,28 млрд т CO₂-e. При этом объём бесплатных квот на 2022 год составлял 0,53 млрд т CO₂-e, то есть приобретение квот на 0,75 млрд. т при средней цене углерода в €79 за тонну в 2022 году принесло бюджету ЕС около €59 млрд.
В рамках Сахалинского эксперимента квоты на выбросы были впервые установлены на 2024 год и 2025 год для 35 компаний. Cогласно плану, сокращение выбросов CO₂-e должно составить 160 тыс т к концу 2025 года, и это менее 2% от уровня 2022 года с учётом планов по росту производства.
В ЕС энергетический сектор является самым углеродоёмким, первые пять мест по объему выбросов среди промышленных объектов занимают угольные электростанции в Польше и Германии.
Электростанции также имеют самый большой разрыв между реальными выбросами и бесплатными квотами. Сокращение квот для энергетического сектора позволяет ЕС ускорять энергетический переход.
На Сахалине по выбросам углерода лидирует компания «Сахалинская энергия», которая фактически является оператором нефтегазового проекта «Сахалин-2». Обязательства по сокращению выбросов компании также составляют 2% к 2025 году по сравнению с уровнем 2022 года.
Важным фактором в России будет являться распределение полученных средств от введения углеродного налога, в ЕС деньги идут на прямое финансирование зелёных проектов в виде грантов от правительств конкретных стран и общеевропейских фондов. Это позволяет компаниям покрывать часть расходов и быстрее переходить к непосредственной реализации проектов.
Распределение бесплатных квот по отраслям также будет иметь решающее значение, в России большая часть выбросов CO₂ так или иначе приходится на ТЭК.
Введение углеродного налога для электростанций на ископаемом топливе с одновременным финансированием от государства и ростом спроса со стороны других промышленных секторов на электроэнергию с низким углеродным следом может поддержать проекты ВИЭ и увеличить долю возобновляемой энергетики в стране.
Под вопросом остаётся верификация выбросов компаний, в идеальном варианте для каждой компании необходима независимая оценка предоставляемых данных, что потребует определённое количество специалистов в каждой из областей.
Официальное объявление о введении налога на выбросы уже сейчас могло бы поддержать рынок углеродных единиц в России.
Климатические проекты с одной стороны позволят компаниям сократить выбросы CO₂, максимально приблизившись к установленным квотам, с другой стороны – покрыть в будущем часть налога на выбросы за счёт имеющихся углеродных единиц или реализовывать «лишние» углеродные единицы в условиях стабильного спроса.
Таким образом, при правильной реализации углеродный налог, вероятно, действительно может ускорить декарбонизацию промышленного и энергетического секторов России без каких-либо катастрофических последствий для экономики страны
Телеграм-канал «Неустойчивое развитие»:
Давайте честно, пока «углеродный налог» — это пространство для полупанических спекуляций и выводов с потолка, поэтому мы в этом жанре и выступим.
Три абстрактные мысли на тему:
Раз. Проект документа к нам попал через телеграм-каналы (очень осведомлённые телеграм-каналы, привет @greenserpent) – это очень похоже на прощупывание почвы и кампанию по аккуратной нормализации такого подхода, который раньше называли экстремальным, мучительным, тяжёлым и так далее.
До 2028 года времени полно, и условный Александр Шохин, который такие меры ненавидит, ещё сможет постучать в набат, посмотрим, насколько он будет убедительным.
Но, с другой стороны, трудно представить, что государство откажет себе в удовольствии такой сбор ввести.
Два. Работать это всё может вообще как угодно: может быть чем-то вроде государственного офсета (если мы будем понимать, куда эти деньги в итоге пойдут), может быть мерой принуждения к снижению выбросов (если международные механизмы уже не работают), а может быть изящным способом пополнения бюджета (самый реалистичный вариант, что уж). Или вообще всё сразу.
Важно выстроить правильный нарратив, чтобы продать налог покрасивее. С этим у нашего государства бывают проблемы.
Мы прямо видим, как вместо красивой истории про зелёное будущее и рациональное использование ресурсов наверху пишут коммуникационный план в духе «МРАЗИ жировали за счёт родной природы, пришло время вернуть ДОЛЖОК». Это будет катастрофа (но очень смешная катастрофа).
Три. Мы с вами тут в первую очередь потребители экологической информации, и в этом смысле есть повод для осторожного оптимизма. По крайней мере сначала у нас появится обязательная отчётность, не может же МЭР вслепую собирать этот налог, ведь правда? Правда?..
В целом можно повторить набившую оскомину истину о том, что встречать такой налог лучше подготовленным и просвещённым. Победит тот, кто выбросами озаботился давно и всерьез, а не для красивой картинки.
Но мы-то с вами это уже давно знаем
Консультант в области устойчивого развития и ESG You Social (Россия), партнёр ESG-направления ASER (Беларусь) Андрей Косько:
Начать необходимо с того, что в опубликованном проекта плана мероприятий речь идет не об углеродном налоге, а о введении цены на углерод как таковой.
Налог — это один из возможных вариантов такого механизма, к слову, далеко не самый эффективный. Разница в терминах в данном случае не только юридическая эквилибристика, поскольку введение нового налога — это корректировка налогового кодекса, требующая соответствующей законодательной процедуры.
Так, наиболее прогрессивная система установления цены на углерод — европейская EU ETS — налогом не является.
По данным Всемирного Банка, в различных формах цена на углерод сегодня введена или планируется к введению в 39 странах (к которым кроме ЕС и Китая относятся Казахстан, Пакистан, Грузия, Нигерия, Бразилия, Турция, ЮАР) и покрывает 23% мировых выбросов ПГ.
Честно признаем, что львиная доля этих выбросов генерируется угольной электроэнергетикой Китая, которая стала платить за выбросы совсем недавно.
Таким образом, вопрос платы за углерод не является новым, а также сугубо европейским или «западным».
Переходя непосредственно к опубликованному проекту плана, важно представлять мотивы России при введении цены на углерод.
Один из мотивов следует из приведенной выше информации: такую цену вводят многие страны, в том числе ключевые торговые партнеры России, а также партнёры по интеграционным объединениям.
Есть, однако, и иные мотивы: добровольно принятые международные обязательства в рамках РКИК и, разумеется, Парижского соглашения. Также к мотивам стоит отнести прописанные в плане риски на внешних рынках (для углеродоёмкой экономики России эти риски кем уже только не оценивались и, честно говоря, набили оскомину).
Данные риски на внешних рынках ранее сводились к европейскому СВАМ. Сегодня же СВАМ как будто бы перестал быть столь значимым, если рассуждать об углеродном регулировании не долгосрочно и не принимать во внимание намерения вернуться на этот рынок.
В общем, на фоне экономических ограничений появилась возможность игнорировать как СВАМ, так и углеродную тему как таковую.
Однако, к счастью, российские регуляторы к вопросу углеродного регулирования подошли более рационально, что подтверждается самим наличием проекта плана.
Опубликованный документ содержит мероприятия практически по всем вопросам климатической политики (митигация и адаптация, отчетность и верификация, углеродные рынки и так далее), что свидетельствует о системном взгляде регулятора на проблему, который без введения цены на углерод неполноценен.
Разумеется, планы регуляторов важно соотносить с планами бизнеса, особенно крупного. В кратко- и среднесрочной перспективе крупный бизнес (в первую очередь в лице руководства РСПП) может притормозить и видоизменить тему введения платы за выбросы ПГ.
Но при этом в ряде крупных компаний (в том числе добывающих) уже рассматривается или даже существует внутренняя цена на углерод, и, в целом, введение такой платы часто не является критичной проблемой и, что более важно, рассматривается руководством компаний как правильный и неизбежный вариант развития событий.
В целом, после введения обязательной отчетности по выбросам ПГ введение системы взимания платы за выбросы ПГ — шаг последовательный и разумный
Руководитель направления по изменению климата в Группе «Уралхим» Виталий Бурмистров:
В первую очередь стоит отметить, что информация о введении системы взимания цены на углерод появилась в проекте Плана реализации Стратегии низкоуглеродного развития.
То есть в проекте нормативного документа, который должен подробно описывать направление движения на ближайшие несколько лет к заявленной ранее углеродной нейтральности 2060 года.
Предполагаю, мало кто сомневался, что её можно достичь только лишь «пряниками», без введения дополнительных стимулов в виде финансовых платежей.
Ажиотаж, который появился сейчас в СМИ, вызван скорее не тем, что цена на углерод в принципе будет введена, а тем, что мало кто ожидал, что это будет запланировано и объявлено несмотря на все действующие на текущий момент экономические и политические ограничения.
В 2021 году, скорее всего, все бы просто приняли эту информацию к сведению и начали готовиться.
Но ведь 26 октября 2023 года, когда все эти ограничения уже действовали, была утверждена обновлённая Климатическая доктрина РФ, (https://t.me/esgworld/2249) в которой уже на официальном уровне был подтвержден курс на достижение углеродной нейтральности в 2060 году, а значит, введения платы за выбросы парниковых газов в том или ином виде стоило ожидать.
С точки зрения сроков – 2028 год явно привязан к окончанию Сахалинского эксперимента. При этом понятно, что до 2028 года ещё достаточно много времени и всё может поменяться.
Например, может измениться год введения цены на углерод, могут рассматриваться различные варианты того, как этот механизм будет работать, но вероятность того, что от этих планов откажутся, на мой взгляд, совсем небольшая
Олег Базалеев, эксперт по ESG и устойчивому развитию, старший консультант и основатель Frontier ESG Solutions:
Нетрудно вспомнить, что о необходимости (и даже о срочности) введения углеродного налога в России впервые заговорили несколько лет назад – причём в связи с механизмом трансграничного углеродного регулирования Евросоюза (Carbon Border Adjustment Mechanism, CBAM).
Механизм CBAM предполагает, что в самом скором будущем экспортёры цемента, железа и стали, алюминия, удобрений, электричества и водорода из других стран в Евросоюз будут терять миллиарды долларов ежегодно из-за де-факто протекционистских мер европейских стран.
От прямо нарушающего правила Всемирной торговой организации протекционизма CBAM отличает лишь тема углеродного налога в стране, которая производит упоминаемые цемент, железо, сталь и прочие приятности.
Дескать, если в стране-производителе будет действовать углеродный налог, то искомые СВАМ’овские миллиарды долларов (де-факто дополнительные таможенные сборы) пойдут не в европейскую казну, а на финансирование экологических проектов в производящих ресурсы государствах.
Звучит красиво.
Возможно, слишком красиво, чтобы быть правдой.
Скептики твердят, что не для того всё задумывалось на европейском рынке, чтобы прям вот так брать и оставлять миллиарды долларов в развивающихся странах.
В качестве примера пессимисты кивают на рынок углеродных единиц, насчёт которого вдруг все стали кривить нос и который начали потихоньку сворачивать, когда на этом поле стали играть всё больше игроков из стран Глобального Юга.
Наверно, мы скоро увидим, всё ли гладко в теме национального углеродного налога как способе возмещения убытков от европейского CBAM – на примере Индии.
Уже в феврале Индия попросит Евросоюз об уступках, которые помогут привести планируемый ею национальный углеродный рынок (Indian Carbon Market, ICM) в соответствие с системой торговли квотами на выбросы Евросоюза (EU ETS).
В числе прочего индийцы поинтересуются у своих брюссельских визави, можно ли считать кредиты, полученные за счёт местного налога на ископаемое топливо, равными европейским квотам на выбросы. А также попросят, чтобы Евросоюз признал аккредитованных в Индии энергоаудиторов.
Пока всё выглядит так, что вводящие свой углеродный налог государства находятся в позе просителя перед европейскими чиновниками. Любые переговоры такого рода обещают быть долгими (возможно, сознательно затянутыми) и трудными. И достигнутые результаты, по всей видимости, можно будет развернуть на 180 градусов в любой момент.
Да, сейчас тема «углеродного налога» на устах у многих в мире. Однако популярность этого концепта резко пойдёт на нет, если национальный карбоновый платёж не сможет стать «хитрым болтом» для СВАМ’овской «хитрой гайки».
В любом случае, для России европейский СВАМ сейчас в силу известных геополитических сдвигов более не является актуальной проблемой.
Потому, на мой взгляд, в введении углеродного налога в России нет ни срочности, ни особой надобности.
Да, было бы неплохо постепенно и последовательно идти по пути декарбонизации, в том числе и взимая с бизнеса плату за парниковые выбросы, — однако тут очень важно учитывать интересы крупных промышленных компаний.
Устойчивость экономики в нынешнее время – это приоритет №1
Владимир Лукин, партнёр группы операционных рисков и устойчивого развития Kept;
Евгений Тананайко, директор группы операционных рисков и устойчивого развития Kept:
Углеродный налог (механизм углеродного ценообразования) сам по себе не является эффективным средством достижения национальных целей в рамках Парижского соглашения.
В настоящее время в условиях растущего внимания международного сообщества к результативности действий по сокращению выбросов ПГ для реализации климатических амбиций необходимо чёткое понимание двух вещей:
1️⃣ Реального, технически достижимого потенциала сокращения выбросов по отраслям;
2️⃣ Барьеров и рисков, стоящих на пути модернизации производства и повышения его энерго- и ресурсоэффективности.
После получения такого понимания можно приступать к планированию и введению жёстких регуляторных мер, которые в абсолютном большинстве стран мира внедряются параллельно с инструментами поддержки низкоуглеродных инициатив и рыночной торговли углеродными единицами.
Дискуссия о введении платы за углерод упускает из виду ключевой инструмент сокращения выбросов парниковых газов – низкоуглеродные технологии.
Эти технологии в совокупности с инструментами углеродного ценообразования должны стимулировать процессы поиска и внедрения элементов низкоуглеродной экономики.
Значительная работа должна быть проведена в отношении текущих скрытых форм косвенного углеродного ценообразования, таких как НДПИ, акцизы, сборы и прочие платежи, связанные различными энергоресурсами.
Это основная часть «айсберга», которая требует детального качественного и количественного анализа
Дарья Григорьева, начальник управления устойчивого развития золотодобывающей компании «Полюс»:
Планы ввести в России плату за выбросы парниковых газов обсуждаются давно. Появление углеродного налога — это логичный шаг и уже широко используемый в других странах способ приблизить переход к низкоуглеродной экономике.
С 1 июня 2023 года у нас в стране уже введена отчётность по парниковым газам для промышленных компаний. Мы ожидаем введение квот по отраслям, что позволит регионам точнее прогнозировать выбросы парниковых газов от деятельности промышленных компаний на территории, стимулировать их снижение, осуществлять сборы в бюджет. Это тоже остаётся в планах.
Кроме того, что налог – это способ наполнять бюджет и стимулировать компании снижать выбросы, это также путь определения национальной цены на углерод.А это необходимо и для расчёта инвестиционных проектов, и для развития рынка углеродных единиц. Сейчас компании сами рассчитывают эту цену, исходя из отраслевых практик, и чаще всего определяют для себя «вилку» с достаточно большим разбросом значений.
Вопрос не в том, нужен ли налог, а, скорее, в том, в каком виде он будет реализован. Срок к 2028 году позволяет надеяться, что механизм и инфраструктуру для расчёта и взимания налога будут разрабатывать с учетом консультаций с бизнесом и экспертами, до, а не после введения самого налога. Это позволило бы компаниям комфортно адаптироваться.
Дело не только в налоге, но и в отчётности, её верификации, стратегии снижения выбросов, поддержке технологических решений, климатических проектах и системе обращения углеродных единиц.Россия уже движется в направлении создания комплексного национального климатического регулирования
